«Самому подготовить диссертацию нереально»: аспирантура в России глазами молодых исследователей

Стипендия в 3 тысячи рублей, аспирантура как способ избежать службы в армии и борьба за немногочисленные гранты

В 2013 году в силу вступил закон, согласно которому аспирантура стала третьей ступенью образования после бакалавриата и магистратуры. Если раньше обучение в аспирантуре подразумевало подготовку текста диссертации под контролем научного руководителя и ее непосредственную защиту, то сейчас молодые исследователи обязаны посещать пары, сдавать зачеты и экзамены, а также заниматься подготовкой выпускной квалификационной работы (ВКР).

Защита ВКР и получение диплома об окончании аспирантуры не подразумевают получения ученой степени — кандидатскую диссертацию необходимо защищать отдельно, и теперь до этого этапа доходят лишь 12,4% выпускников. Общее число аспирантов за десять лет и вовсе упало практически вдвое — со 157 тысяч до 90,8 тысяч человек. Из-за этого в 2017 году в России состоялось чуть больше 2 тысяч защит — и это почти в 24 раза меньше, чем в США (55 тысяч).

Подведем итоги образовательной реформы — ведь молодые исследователи, прошедшие обучение в аспирантуре нового типа, защитились совсем недавно. В то время как в академическом сообществе не угасают споры об эффективности обновленной системы, мы обсудили со студентами и выпускниками аспирантуры их личный опыт.


Ирина Дорошева, 27 лет, выпускница аспирантуры по специальности физика конденсированного состояния в УрФУ

Исследовательская деятельность привлекала меня еще со школы. В седьмом-восьмом классе у меня были первые исследовательские работы по химии: я смотрела содержание ионов железа в разных соках для детского питания. В 2010 году, когда я выпускалась из школы, на слуху была тематика «нано», и мне показалось, что это очень перспективная специальность — «Нанотехнология». Конечно, я не совсем понимала, что на ней изучается, но меня это заинтересовало, я подала документы и прошла конкурс. 

Когда я только поступила в университет, я думала, что отучусь в бакалавриате, пойду не в магистратуру, а как большинство — куда-то на предприятие, на завод. Но на втором курсе, когда немного выдохнула от тяжелой, насыщенной учебной программы первого курса, я заинтересовалась наукой. У нас при кафедре есть научно-образовательный центр «Нанотехнологии и наноматериалы», я обратилась туда, сказала, что мне это интересно. Мне ответили: «Приходи, посмотришь. Понравится — будешь заниматься», и с тех пор научная деятельность вошла в мою жизнь. На самом деле, после третьего курса я проходила практику на предприятии — мне было интересно посмотреть, чем оно живет, как все происходит в промышленности. Все-таки поняла, что меня больше интересует, как это работает изнутри. Еще в магистратуре я устроилась сначала на должность лаборанта-исследователя, потом на должность инженера, и потом — на должность младшего научного сотрудника. 

Аспирантуру я окончила в этом году, кандидатская планируется совсем скоро. Суть моей работы в том, что я получаю наноструктуры диоксида титана, облучаю его светом с разной длиной волны и смотрю на его свойства. Это полезное практическое применение диоксида титана в качестве фотокатализаторов — веществ, которые разлагают вредные органические материалы, очищают воздух и воду от загрязнений. Этим объектом я занимаюсь уже восемь лет, проблема актуальная и мы стараемся изучать ее активно — мне не безразлична судьба российской науки, экологии, промышленности. 

Сейчас аспирантура немного отличается от той, что была раньше — добавили большое количество образовательной части. У нас весь первый курс было 8-10 пар в неделю, при этом достаточно много домашних заданий. Я успевала только ходить на пары, заниматься домашним заданием и делать какие-то научные исследования. Потом пар становится меньше, исследовательской части больше. С третьего года пар уже нет, но усиленно занимаешься написанием текста для диссертации, написанием статей, продолжением экспериментов. Путь местами сложный, но интересный — это придает сил. В первую очередь, помогают научные руководители. Мне изначально при поступлении в аспирантуру сказали, что буду защищаться в срок [сразу после окончания аспирантуры. — прим. ред.], и другого выхода у меня нет. Родители всегда поддерживали, друзья тоже занимаются научной деятельностью. За десять лет, которые я провела в университете, у меня остались только хорошие воспоминания об учебе.

Что касается материального аспекта, последний год я получала три стипендии: академическую, Правительства РФ по приоритетным направлениям и стипендию губернатора Свердловской области. В сумме это двадцать две тысячи рублей, но получить их было непросто. В аспирантуре конкурс большой, а мест на стипендию для аспирантов выделяется меньше — в магистратуре мне удавалось получать и по пять, и по шесть именных стипендий за раз. Но всех стараются как-то поддерживать, заинтересовать, трудоустроить: однокурсники, которые пошли в науку, так или иначе нашли работу либо в университете, либо в академических институтах.

Я думаю, что если бы была финансовая поддержка более мощная, то и конкурс в аспирантуру был бы выше. 

В той стране, где младший научный сотрудник или инженер получает двадцать тысяч рублей, а блогер и тик-токер — в два-три раза выше, у молодежи интерес ко второй деятельности, конечно, больше. Всем молодым нужно на что-то жить, на что-то строить свою семью.

Еще есть момент, что научный потенциал стягивается в две столицы — количество грантов и их размер больше для Москвы и Петербурга, нежели в регионах. Поскольку финансирование у институтов в регионах слабее, хуже оборудование — измерения несравнимы по уровню с теми, которые происходят на хорошем оборудовании в столицах. Здесь вопрос решается сотрудничеством. Можно найти коллег, которые занимаются похожим вопросом, создать коллаборацию — может быть, не в России, а даже за рубежом. У меня были мысли съездить на стажировку за границу, но переехать жить и остаться работать там — такого не было. Я патриот. 

В ближайших планах у меня — закончить диссертацию, защитить ее успешно. В дальнейшем хочется продолжать свои исследования, потому что есть направления роста. Хочется написать еще заявки на гранты, выиграть их. То есть мои планы — оставаться в науке.

Арсений Веркеев, 25 лет, аспирант первого года обучения Департамента социологии ВШЭ в Санкт-Петербурге

Сейчас я заканчиваю первый курс аспирантуры, защищусь в течение года после выпуска или прямо в год выпуска. Я изучаю то, как люди воспринимают личную безопасность в общественных местах и свою защищенность от преступности, делаю это на основе опросных данных. Тема началась с финального эссе по одному из курсов в магистратуре, она попалась мне достаточно случайно, но в какой-то степени продолжает мою магистерскую работу, которая тоже была связана с безопасностью я показал, как вероятность обращения в полицию жертв преступлений связана с их социально-экономическим статусом. Например, при прочих равных условиях мужчина-студент обратится в полицию по поводу телефонного мошенничества с меньшей вероятностью, чем это сделает женщина средних лет по поводу кражи айфона, а вероятность того, что после обращения будет возбуждено дело, сильно ниже для безработных заявителей — таким образом, в уголовной юстиции существует неравенство по отношению к потерпевшим. Это история на стыке социологии и криминологии, она очень развита в Америке и в Европе, а у нас ей практически никто не занимается. 

Мой интерес к социологии начался на третьем курсе бакалавриата. Я заканчивал его в СПбГУ на факультете свободных искусств и наук, и, несмотря на то, что учился на профиле по экономике, брал много курсов по социологии. Я довольно прямолинейно выбрал магистратуру, подавал только в Европейский университет и поступил. Я не видел на тот момент никаких альтернатив в Петербурге. Но вскоре Рособрнадзор отнял у ЕУ лицензию, мне пришлось перевестись в петербургскую Высшую школу экономики и там оканчивать. В аспирантуру я решил идти в последний момент — если бы не история с отъемом лицензии у ЕУ, я бы туда подавал документы, но на тот момент у его аспирантуры просто не было аккредитации, и я подал в Вышку.

Хороших университетов достаточно мало, а если мы говорим про социологию, их совсем немного. 

Все ресурсы оттянуты в Москву, Санкт-Петербург, в небольшое число больших городов. Это означает низкую степень конкуренции между научными институциями.

Когда я оканчивал бакалавриат, я думал отучиться два года в магистратуре и сразу уехать на PhD за границу, но это слишком идеальный путь — я понял, что не нужно сразу все подряд пытаться закончить. Меня отрезвила ситуация с лицензией ЕУ, но я думаю, что даже если бы не это, я бы тоже никуда не уехал так быстро. Тут еще гендерный аспект возникает: если государство идентифицирует тебя как мужчину, то, чтобы не провести год в армии, ты просто поступаешь в аспирантуру, если хочешь заниматься наукой. В моем положении выбора особо не оставалось, хотя люди без этой проблемы могут идти работать в исследовательские центры университетов и, например, защититься позже как соискатели. 

Сейчас я немного преподаю, стараюсь ходить на те занятия, которые надо посещать, а в целом просто работаю над статьями, обсуждаю их с научным руководителем. Я бы сказал, что аспирантура — это просто подготовка к защите, которая длится три года, институционализированная и формализованная, но дающая дополнительные преимущества в виде грантов, стипендий, программ обмена, которые завязаны на статусе аспиранта.

Бюрократии везде хватает, но в России это связано с тем, что существует Высшая аттестационная комиссия, которая контролирует присвоение ученых степеней по всей стране. Они централизованно спускают требования — и к диссертационным советам, и к самим текстам диссертаций. Но эта ситуация немного смягчается, потому что некоторым ведущим вузам дали право присваивать собственные степени — это СПбГУ, ну и Вышка, в частности. В Вышке попроще, потому что можно защищаться по статьям: ты не пишешь «кирпич» [кандидатскую диссертацию. — прим. ред.], а просто публикуешь три статьи определенного качества, пишешь к ним небольшую аннотацию. Это выполняет квалификационные требования на присвоение ученой степени. Если мы говорим про то, что мы хотим заниматься нормальной наукой, то нужно понимать, что на самом деле кандидатская степень не особенно и нужна — никто руки за это не оторвет, просто ваш авторитет будет ниже, а карьерные возможности будут закрыты из-за формальных требований к наличию степени. У нас очень большая привязка научного авторитета именно к степени, хотя, повторюсь, это необязательно. 

В России — я сейчас сделаю оговорку, что знаю только про социальные науки — по моим ощущениям такого нет, что в аспирантуре люди активно чему-то учатся. Ты что-то делаешь три года: ходишь на какие-то пары, может быть, ведешь какие-то пары, но в целом ты просто там находишься три года, пишешь статьи и после этого можешь защитить диссертацию. Естественно, ты что-то узнаешь, но это не очная учеба в обычном понимании.

На типовом американском PhD происходит напряженная и трудозатратная учеба, как правило, с хорошей стипендией, которая покрывает расходы на жизнь. В России аспирантские стипендии не призваны покрывать расходы на жизнь.

Стипендия в аспирантуре ВШЭ составляет три с половиной тысячи рублей.

Но можно преподавать какие-то курсы, будучи аспирантом, и за это что-то будут платить. Можно работать условным лаборантом, и тоже за это что-то получать. Можно подаваться на гранты и повышенные стипендии, в этом плане ВШЭ дает хорошие возможности. Я недавно получил грант РФФИ — это означает выплату примерно половины средней зарплаты по Санкт-Петербургу в течение двух лет при условии выполнения обязательств по гранту. Это было не очень тяжело, но я не знаю, какая доля случайности была в этом — никто на самом деле не знает, как именно оцениваются заявки. 

Что касается других возможностей заработка — работодателям более или менее все равно, аспирант ты или нет, но когда один мой товарищ искал работу вне академии, ему говорили, что у него слишком высокая квалификация. Это связано с рисками, что человек быстро уйдет или будет излишне критичен. И эта проблема — мировая: тем, кто закончил PhD, довольно сложно найти работу в академии, потому что рабочих мест меньше, чем кандидатов, а, с другой стороны, им затруднительно найти работу вне академии, потому что у них PhD и они ученые. Ты отдал пять лет на написание диссертации и теперь не идешь работать в науку. У людей возникает вопрос: зачем ты тогда это делал? 

Сейчас у меня есть планы выполнить обязательства по гранту, и в ближайшее время я бы хотел начать заниматься еще одной темой помимо темы диссертации — важно не останавливаться слишком долго на конкретных результатах своей работы, а делать что-то новое всегда. Я свыкся с тем, что моя работа, моя профессия — это социология, и это упростило жизнь. Но так происходит не сразу: есть, безусловно, нарратив о «нормальной» и «не нормальной» работе, и он воспроизводится внутри академии. Всегда есть вопрошание: почему мы здесь, а не там, в условном реальном секторе? И не лучше ли там? 

Ани Петрс, 28 лет, выпускница аспирантуры по кафедре русской литературы РГПУ им. А.М. Герцена

Вообще я собиралась стать археологом и после школы должна была сдавать историю, но буквально за две-три недели я открыла список предметов, которые изучаются на историческом и филологическом факультетах, и поняла, что не туда иду — древние языки и литература мне были интереснее. Я подала документы только на русскую филологию, хотя мне предлагали подстраховаться, и прошла. Училась в Алтайском университете, закончила там бакалавриат и магистратуру, а потом поступила в аспирантуру в Санкт-Петербурге. Окончила ее недавно, но кандидатскую диссертацию, посвященную литературным мистификациям, пока что не защитила и даже не близка к этому.

В аспирантуру я собиралась идти еще когда училась в школе — это была детская мечта. Когда я пошла в школу, встреча с первой преподавательницей произвела на меня такое впечатление, что мне тоже захотелось всё знать. Мне казалось, что учителя знают всё. Но, когда я стала чуть старше, я увидела отношение к преподавателям, бюрократию, кучу бумажной работы, неадекватных детей — мне не хотелось этого совсем, я посчитала, что со взрослыми интереснее. Сейчас я все равно оказалась в школе, но вернулась преподавать сознательно — решила, что система не станет лучше, если я буду из нее убегать. 

Поступить в аспирантуру было совсем несложно — конкурс был небольшой. Со мной на факультете учился только один человек, у нас было две-три пары в неделю. Но даже эти несколько предметов мешали, потому что ты все равно готовишься к зачету или экзамену, думаешь об этом. Тебе нужно принести туда что-то, сделать презентацию, подготовить какие-то задания. Плюс, у тебя есть какие-то практики — нужно было бумажки заполнять, отчеты делать. Еще и работа, потому что на те пять тысяч, которыми платят стипендию, я ничего не могла сделать; кроме работы — подработка. Я не знаю, как другим, но мне нужно сесть и часов пять в день просто работать над диссертацией, не отвлекаясь на что-то другое. Этих часов не было, поэтому я ее не написала. 

Мне кажется, что аспирантура среди молодых людей не востребована. Многие ведь учатся не потому, что им нужны какие-то знания, а потому, что им нужен диплом, который требуют — у нас в стране, к сожалению, образование формальное, а если тебе нужно что-то формальное, тебе достаточно бакалавриата и магистратуры.

Люди должны понимать, зачем они идут в аспирантуру: нужно, чтобы у них был интерес, потому что в аспирантуре ты стоишь на пороге большой науки, может быть, даже одной ногой в ней. 

Но те, кто хотят заниматься наукой, и те, кто имеют непосредственное влияние на ее развитие, имеют разные цели. Государство финансирует странные аферы, мы в основном тратим деньги на увеличение военной промышленности. Наука тоже финансируется — но только та, что связана с военной, а на одном энтузиазме сложно что-то сделать. Последние конференции, на которых я была, похожи на цветы, которые вянут. Там несколько людей, и только они ходят на эти конференции — такие «междусобойчики» для своих. Нет научного сообщества и нет понимания, зачем люди этим занимаются. Фундаментальная наука страдает очень сильно, потому что у нее нет сиюминутной обозримой пользы. Те, у кого есть власть и контроль над ресурсами, не понимают, зачем ее развивать, когда можно развивать инженерию и биотехнологии, которые дают результат здесь и сейчас. 

Аспирантура, до последних нескольких месяцев, прошла очень вяло — я ожидала большего. Но все зависит от университета — наверное, если бы я поступила, например, в СПбГУ или в Европейский университет, все было бы по-другому. Мне бы очень хотелось написать диссертацию и защитить ее. Когда я, надеюсь, закончу, у меня будет что-то вроде литературоведческой методологии для выявления мистификаций — сейчас комплексных литературоведческих методик нет. Еще хотелось бы получить PhD, но я бы поменяла свою тему — в последние годы стала читать много литературы по гендерным исследованиям, теперь это меня больше интересует. Сейчас я собираю материал о русских писательницах восемнадцатого, девятнадцатого и двадцатого веков, имена которых не на слуху. Думаю на основе этого материала сделать пособие для детей — российским школам нужны новые учебники, в которых рядом с фамилиями Державина и дальше будут имена Елены Ган, Каролины Павловой и других, а еще тексты, так или иначе связанные с национальными литературами.

Владимир Болдин, 26 лет, ассистент кафедры истории социально-политических учений факультета политологии МГУ им. М.В. Ломоносова, кандидат политических наук с 2018 года

Еще в годы студенчества мне были интересны славянские культуры, я грезил мечтой выучить какой-нибудь славянский язык, и, как кому-то интересно изучать Германию или Италию, мне были интересны славянские страны. Моя первая работа была посвящена изучению националистической идеологии «Великой Хорватии», вторая — великохорватизму в начале ХХ века, и после этого я перешел к панславизму. В кандидатской диссертации я уже занимался сюжетами, которые связаны с развитием идеологии панславизма в начале ХХ века. Я исследовал журнал «Славянский век», который издавался в 1900-1904 годах в Вене, составлял опись, и на основе идей, изложенных в этом журнале, пытался реконструировать эволюцию панславистской идеологии начала XX века. В России в этом контексте журнал никто не исследовал, за исключением нескольких упоминаний.

Мне кажется, что я не планировал идти в аспирантуру даже на пятом курсе специалитета. Я горел желанием пойти поработать, тешила идея попробовать себя в GR [специалист по взаимоотношениям с государственными органами. прим. ред.]. С июня по сентябрь, после выпускного, я искал работу, ездил на собеседования, общался с разными людьми в офисах. Мне эта атмосфера жутко не понравилась. По правде говоря, поступать в аспирантуру мне порекомендовал мой научный руководитель. Я все взвесил и решил — наверное, надо попробовать. На тот момент я и не представлял, что останусь в университете, буду преподавать и строить научную карьеру. 

Те, кто поступают в аспирантуру, должны понимать, что им придется ходить на пары. Сейчас появилось много специальных пар, но они либо напрямую не связаны с темой диссертации, либо не очень понятно, какую помощь предполагают в ее подготовке. Помимо пар, ты каждый семестр должен загружать отчеты  о научно-исследовательской и педагогической практике. Очень много всякой бюрократии: ты должен это вовремя подписывать у научных руководителей, вовремя загружать, компоновать. В конце ты защищаешь учебно-методический комплекс — тебе нужно разработать по всем сумасшедшим стандартам программу дисциплины выдуманного курса, который бы ты преподавал. Я не могу сказать, что требования нереальные, но они занимают много времени. Поступающим в аспирантуру нужно быть к этому готовыми. 

В конце ты защищаешь выпускную квалификационную работу — это «недодиссертация», но по структуре что-то похожее. Многие могут защитить ВКР, получить диплом аспирантуры и на этом закончить.

Но лично я не очень представляю, какому работодателю нужен твой диплом аспирантуры, потому что ее конечная цель — это защита диссертации. Если тебя к этому не готовят, то тогда зачем она? 

На мой взгляд, более логично — это формат, который существовал раньше, когда вся аспирантура посвящена тому, что человек должен защититься, ведь ее смысл — это подготовка будущих научных и преподавательских кадров, а не защита ВКР или сдача УМК [учебно-методического комплекса — прим. ред.].

Сейчас аспирантура не готовит научные кадры — она делает «выпускников аспирантуры». Многие мои знакомые с других курсов оканчивают ее и так и не защищаются — у всех работа, еще какие-то проекты, уже не до этого. Все аспиранты тотально работают, потому что стипендия в аспирантуре — три тысячи рублей. Ее можно даже не снимать — ты ее просто не заметишь. Гранты на исследования появляются, два аспиранта выигрывают этот грант — что делать остальным? Устроиться работать при университете хотят многие, а мест ограниченное число: чтобы получить должность, нужно пройти достаточно серьезный конкурс — в МГУ есть система «Истина» с твоим персональным рейтингом, который формируется из докладов, статей, работ, монографий и диссертаций, и, чтобы тебя взять, твой рейтинг должен быть выше средней медианы по этой должности на факультете. Наукометрия в чем-то помогает, но с другой стороны возникает вопрос этики науки, чтобы вся жизнь не была погоней за этими баллами, чтобы ты занимался исследованиями для себя, чтобы они тебе нравились. 

В общем, люди погружаются в свои проекты, и им просто на учебу либо не хватает времени, либо они пытаются это совместить. Тут очень многое зависит от кафедры, от научного руководителя, который постоянно помогает, направляет и ведет, потому что самому подготовить диссертацию нереально. На нашей кафедре нас, аспирантов, изначально было пятеро, из них до защиты дошли трое — и то потому, что были у одного научного руководителя. Даже если они сами не хотели, их мотивировали. 

И главное, на самом деле, почему я остался в аспирантуре и при университете — это кафедра, люди, которые меня окружают; атмосфера, которая позволяет работать, реализовывать свои планы. Даже на все бюрократические загвоздки аспирантуры можно закрыть глаза. Ни один офис тебе такого не даст! С первого года аспирантуры мне нашли работу на кафедре, и идеи о том, что нужно искать другую работу, улетучились. Я начал преподавать — мне тоже понравилось, и это, надеюсь, было взаимно со студентами. В 2020 году я получил грант президента для молодых исследователей-кандидатов наук, он чуть-чуть связан с моей прошлой темой, изучением славянской идентичности. Дальше я хочу выйти за ее пределы, но в плане карьеры я себя пока что (и, надеюсь, надолго) ассоциирую с университетом. В другом себя не вижу, научная жизнь мне кажется самой привлекательной — по крайней мере, на данный момент.

Проверьте, что вы узнали:

В чем разница между российской аспирантурой сейчас и тем, что было 10 лет назад?
Что аспирантам приносит меньше всего денег?
Какая сфера науки из перечисленных финансируется больше всего?
Какой проблемы нет у российской аспирантуры?

Возможно, вас еще заинтересует: