«Литература не существует вне политики»: интервью с редакторками журнала «Незнание»

Чем женское письмо отличается от мужского и что такое анти-канселинг

Год назад в России появился новый литературный журнал «Незнание». Он отличается от так называемых «толстых» советских журналов тем, что делает небольшие выпуски, исследует современные темы вроде кринджа или абьюза и присутствует в соцсетях: ве­дет ак­ка­унт в Ин­ста­гра­ме и записывает подкаст «Мы не знаем, что сказать». Его редакторки, Арина Кориандр (Бойко), Саня Гусева и Лиза Каменская поговорили с нами о том, можно ли опубликовать у них сексистские и расистские тексты, как преодолеть травму с помощью письма и можно ли зарабатывать на издательском деле.


Сейчас у вас закончился open call (открытое приглашение для авторов присылать свои тексты — Прим. ред.) и вы занимаетесь сортировкой присланного материала. Как вы отказываете автору в публикации, находясь в горизонтальной системе отношений редактор-автор?

Лиза: Когда нам приходит письмо от человека, мы пишем: «Cпасибо большое за вашу заявку», подтверждая, что письмо дошло. Мы их просматриваем, но дальше только публикуем в соцсетях и на сайте имена авторов, которые войдут в номер. Тут есть чисто практическая причина: писать 150 писем с отказами — это тяжело, и у нас нет возможности делать это персонально. Это будет отписка в духе «Спасибо большое, извините, не в этот раз». В этом нет никакого смысла. А писать каждому у нас нет возможности, потому что всей почтой занимаемся мы сами.

На тему горизонтальности: часто авторы нам пишут с просьбой дать фидбек или рецензию, даже если текст не подошел. Но это тоже труд дать обратную связь. У нас есть общее идеальное представление о фидбеке, что это должен быть не shit sandwich, а очень продуманный комментарий. Если у нас нет возможности это сделать, то лучше вообще ничего не писать, на мой взгляд.

Арина: Да, я согласна. Хотела еще добавить, что разница с толстыми журналами в том, что мы проводим open call регулярно. Участвуя в нем, ты принимаешь правила игры, что, возможно, проходишь, а возможно, что и нет. И непрохождение куда-то — это тоже часть процесса. Важно, что толстые журналы не проводят open call. Ты можешь прислать им на почту что-то и ждать ответа всю жизнь. Я сама много думала об этом, и мне кажется, что отличие именно в этом. Сейчас появляется все больше проектов, которые работают по принципу опен колла, и даже ежегодный сборник Write Like Grrrl — тоже так делает. (Write Like Grrrl — писательские курсы для женщин — Прим. ред.) 

Как изменилось ваше восприятие работы над журналом после второго выпуска по сравнению с первым?

Лиза: Мне кажется, мы стали более жесткими. (Смеется)

Саня: Просто когда нам в первый номер прислали больше 400 заявок, и мы сидели со всеми этими текстами, то были, конечно, гораздо более лояльными, у нас не было какой-то условной нормы и отправной точки, от которой бы мы отталкивались. А теперь, мне кажется, у нас работа идет быстрее, потому что некоторые тексты открываешь и сразу понимаешь — нет. И уже не будешь думать, что, может быть, мы это отредактируем. Мне кажется, у нас сейчас более четкое разделение на «да» и «нет».

Лиза: Я по сравнению с первым номером стала лучше осознавать влияние журнала — что оно есть — пусть даже на небольшое сообщество молодых писателей. Я поняла, что у нас есть читатели, есть люди, которые на нас ориентируются, и это добавляет ответственности. Думаю, я стала серьезнее смотреть на то, какие тексты мы выбираем, в какой номер они выкладываются, как это может быть воспринято. Это не означает какую-то самоцензуру, скорее, осознание того, что мы можем как-то повлиять на литературное поле.

Арина: Сначала мы двигались от какой-то растерянности и незнания, как правильно и что мы хотим этим сказать. Мы хотели показать, что открыты всему новому, у нас нет каких-то строгих рамок, и мне кажется, сейчас мы движемся к еще большей инклюзивности, ощущению своей социальной функции — дать голос недостаточно репрезентированным авторам и делать хороший литературный контент. 

Арина Бойко. Фото: личный архив

Готовы ли вы публиковать разные тексты, даже те, которые расходятся с вашими убеждениями? Например, декларирующий чужие для вас ценности: сексистские, эйджистские, националистические и т. д. Где здесь грань между признанием таланта и продвижением значимой для себя повестки? 

Лиза: Здесь мы, кажется, вступаем на тонкий лед новой этики. Мне, безусловно, неприятны тексты, где есть очевидный мэйл гейз (практика отображения мира с позиции гетеросексуального мужчины и с целью его ублажения, развлечения, возбуждения и удовлетворения — Прим. ред.). При этом я понимаю, что, чаще всего, это неотрефлексированный момент в тексте.

Мне кажется, лучше быть открыто против сексизма, расизма, чем говорить, что мы литературный журнал вне политики.

Потому что мы все ангажированы. Литература не существует вне политики. При этом герой может быть расистом или сексистом, но это должен быть продуманный момент. Если кто-то из девочек скажет, что это великолепный текст, а я буду видеть в нем махровый сексизм, я буду говорить, что это плохой текст. Мне кажется, это нормально, что у нас есть редакторская позиция. 

Саня: Могу сказать за себя как за треть редакции. Для меня, в первую очередь, важно качество текста. Редактору нужно четко понимать: это замысел сюжета, это месседж текста или просто скудное авторское мировосприятие. Потому что если текст правда хороший, не вижу ничего страшного, что герой может высказывать какую-то «неприемлемую» идею — я не отождествляю ее с авторским видением. 

Лиза: Фишка в том, что мы не встречали гениального текста, который был бы написан сексистки, расистски и так далее. Как правило, талантливые тексты почему-то оказываются без всего этого. Так что все наши рассуждения сейчас — абсолютное теоретизирование. 

Саня: Но открытость у нас в приоритете, мы не замыкаемся на какой-то одной идентификации.

В своем подкасте вы говорили, что первоначально тема третьего «Незнания» — квир (собирательный термин, используемый для обозначения сексуальных и гендерных меньшинств — Прим. ред.), но потом сформулировали более общо — опыт (с оговоркой, что все-таки ждете тексты, связанные с ЛГБТ и квиром, да и вообще это по-прежнему коллаборация с «Открытыми»). Вы опасались, что остро поставленная тематическая повестка закроет окно другим текстам и авторам, которые себя с этой сферой никак не соотносят?

Арина: Но мы и не говорили, что тема будет про квир. Мы говорили об этом друзьям и объявляли, что будет номер с «Открытыми», но мы не хотели изначально делать номер про квир, потому что для темы литературного журнала подходит как раз что-то менее политически ангажированное, что дает простор для мысли и для творческой фантазии, потому что опять же квир — это слово, которое даже не всем нравится. Не всем хочется как-то связывать и идентифицировать себя с ним, поэтому для темы, мне кажется, важно брать широкие темы типа «любовь». (Смеется) Хочется видеть миллион разных вариантов опыта любви и миллион разных вариантов кринджа.

А может ли писательство помочь преодолеть травмирующий опыт. И были ли у вас такие случаи в практике?

Лиза: Литература, как и любое творчество, может помочь преодолеть разные жизненные ситуации. Соответственно, письмо может быть вполне себе терапевтическим занятием. Мне кажется, я так и использую писательство. Здесь просто сложный момент: иногда какое-то место так болит, и ты просто выписываешь для себя какие-то болезненные моменты, а потом кладешь в файлик и не публикуешь, потому что текст не совсем ценный для читателя.

Саня: У меня разделены текст как «терапия» и текст как «произведение». И если я пишу (условно) какой-то рассказ, то, конечно, сердцевина этого текста — то, что у меня болит, иначе бы это не спровоцировало меня на письмо. Другое дело, что проговаривание в художественном тексте того, что у меня болит, — это не быстрая «таблетка», а, скорее, усугубление той травмы, которая начинает проявляться и может быть только началом в распутывании этого клубка. Поэтому художественное произведение — это не то чтобы исцеление, а попытка заметить и признать, что у тебя «это» есть. 

Саня Гусева. Фото: личный архив

Сейчас много размышляют на тему гендерной литературы. Как вам кажется, какие в креативном письме есть гендерные различия и противоречия? Насколько они в ваших глазах носят непреодолимый характер?

Арина: А что такое гендерная литература? Если имеется в виду женское письмо — да, так говорят. Но если под ним часто подразумевается посты в фейсбуке про отношения, бульварное чтиво про любовь, которое недостойно внимания, то почему тогда нет мужского письма? Я читаю книги, написанные мужчинами, но с тех пор, как я открыла для себя гендерный подход — назовем его так — я поняла, что мне больше нравятся книги, написанные женщинами. Они лучше репрезентуют мой опыт, чем, например, вся школьная программа. Но в целом я стараюсь не абстрагироваться и принимать все, хотя иногда тяжело, потому что многое кажется уже неактуальным. Ты открываешь Netflix, а там в каждом сериале героини только женщины. Кажется, что это уже даже на уровне массовой культуры выравнивается.

Саня: А я много читаю мужской прозы и обожаю мужское письмо. Но это совсем не значит, что я не интересуюсь так называемым женским письмом. Я стараюсь не зацикливаться на чем-то одном. Для меня, скорее, имеет значение опыт автора.

Лиза: Вспомнила, как один критик вел табличку того, что читает, и там он вел учет: мужчина или женщина, из какой страны, на каком языке пишут. Короче, я про это узнала, открыла свой список прочитанных книг и поняла, что они в основном написаны мужчинами. Хотя книги, помеченные у меня сердечками, написаны женщинами. Особенно какой-нибудь женский автофикшн. И я сейчас стараюсь обращать внимание на то, кого я читаю, потому что это не какая-то абстрактная фигура, а человек с конкретным опытом и набором идентичностей. Мне кажется, это важно учитывать.

Расскажите про продакшн «Незнания». Как вы нашли деньги на печать первого номера до того, как вам начали донатить? Можно начинать издавать журнал, не имея ни копейки в кармане?

Саня: В первый номер мы вложили свои деньги, но они окупились с продажи журналов. И, конечно, нам очень помогают наши патроны — за счет этого мы смогли оплатить работу девочек, которые делали нам дизайн в первом и втором номерах. (патронами называют пользователей сайта Patreon, кто перечисляет деньги авторам проектов — Прим. ред.)

А насколько это экономически рентабельно?

Лиза: Мы точно делаем это не из-за денег. Patreon существует для того, чтобы накопить денег на продакшн, потому что хочется платить не только дизайнерам, но и всем иллюстраторам. А в идеале — авторам. В общем, платить всем, кто участвует в производстве. Но даже это осуществить сложно. И мы постоянно думаем, как бы нам еще заработать денег, чтобы потом заплатить людям, которые вместе с нами делают журнал.

Арина: Как обычно в таких маленьких независимых DIY (do it yourself, «сделай сам» — Прим. ред.) проектах издатели, организаторы получают меньше всех, то есть — ничего. Потому что мы лучше всем заплатим гонорары. Это важнее, потому что ты хотя бы получаешь символический капитал, ты называешься издателем, принимаешь какие-то редакторские решения, а есть люди, которые просто выполняют свою работу. Понятно, что они соглашаются работать с нами бесплатно, например, ради опыта, но все равно это труд, и он должен быть оплачен. И в этом случае ты всегда жертвуешь своим гонораром. Ну, сколько мы можем заплатить себе, если у нас останется 10 тысяч после печати? По три тысячи? Понятно же, что нельзя сопоставить вложенный труд с этой суммой. Мы предпочитаем не платить себе, а откладывать их и тратить на журнальные нужды.

А есть ли у литературного самиздата какие-то метрики успеха? 

Лиза: Ой, мы, по-моему, еще ни разу не использовали слово «успех». Мне кажется, если зайти в наш чат и поискать слово «успех», мы не найдем ни одного сообщения. (Смеется) 

Я внутри себя не использую слово «успех», но мне радостно, что журнал как-то меняет мою жизнь и жизнь других.

Например, когда кто-то из наших авторов появляется в других журналах или в списках литературных премий. Или, может быть, у кого-то выйдет книга, и я буду очень рада, если мы первые опубликовали этого автора. Мне кажется, это очень классно.

Саня: Мне кажется, нашим мерилом «успеха» мы называем то, что кто-то написал на журнал умную рецензию, как, например, недавно Владимир Панкратов написал о нас на портале «Многобукв», или Яна Семешкина, чья колонка вышла в «Вопросах литературы». Для меня лично — да, это можно назвать успехом, когда люди тратят время, чтобы понять, о чем твой журнал, и пытаются это как-то отрефлексировать не на бегу, вкладывают в это усилия.

Арина: Вообще классно создавать что-то новое. Мне сейчас уже сложно представить, что еще год назад в этой части литературного поля ничего не было. Очень радостно, что таких площадок все больше и больше на том месте, где раньше была пустота. До этого были только толстые журналы и несколько новых, но как будто чего-то не хватало. Это, может быть, просто мои ощущения, я не хочу переоценивать, говоря, что мы создали что-то такое, чему нет аналогов. Но недавно я слушала подкаст, в котором Саша Шадрина говорила: «Ну вот, сейчас есть “Незнание”». И это невероятное ощущение, что мы сосуществуем в одном поле и преследуем одни и те же цели: ищем новый язык, новых авторов. Понятно, что ты не живешь каждый день, думая такими формулировками. Так что если это глобально оценивать, то это, скорее, не «успех», а увлекательный процесс.

Толстые литературные журналы обычно имеют свою постоянную литературную тусовку. Если у тебя есть имя в кругу и ты хорошо пишешь, то можешь регулярно публиковаться. У вас нет опасений, что журнал станет очередной башней из слоновой кости для «своего» круга? Например, Евгения Некрасова публиковалась в обоих номерах «Незнания».

Саня: Мне кажется, это нормально, когда вокруг какой-то площадки собирается круг авторов, когда есть ближнее окружение. Главное — не замыкаться на одних и тех же именах. У нас же каждый номер — это новая тема, а новая тема — всегда повод для расширения. Так что это ближнее окружение всегда будет меняться, будет вариативным.

Лиза: Если вопрос, есть ли опасения — да, есть. Мы думаем об этом, когда берем человека с именем, которому публикация в нашем журнале ничего сильно не даст. Мне гораздо более радостно, когда я вижу совершенно новую фамилию с суперклассным текстом. 

Арина: Вот здесь как раз есть дилемма, связанная с тем, что многие авторы даже говорили нам, что не очень хорошо, наверное, публиковаться несколько раз, но, с другой стороны, почему бы и нет, если этот текст хороший и подходит к теме номера? Понятно, что любая тусовка герметична, но это просто такое свойство сообществ. Я думаю, периодически туда будут проникать новые имена. 

Лиза: Но они и проникают.

Арина: Да, но мы стремимся привлекать людей не только из литературы, но и музыкантов, художников. Мне кажется, за счет этой стратегии мы не должны замкнуться на одних и тех же людях.

Саня: Мне кажется тут работает та же схема, что и у формалистов — про центр и периферию. Мы даже уже по третьему номеру это наблюдаем. Есть условный центр — одни и те же имена. И мы привлекаем новых авторов, чтобы этот мир не оставался герметичным.

                    Лиза Каменская. Фото: Анна Шмитько

Второй выпуск «Незнания» был посвящен кринджу (чувству неловкости и стыда — Прим. ред.). Почему нам важно возвращаться к описанию простых ощущений, связанных в том числе с телесными переживаниями? 

Арина: Мне кажется, криндж — это не простое переживание.

Саня: Очень даже сложное переживание.

Лиза: На самом деле криндж — это просто слово, которое мы очень часто видели и использовали в своей речи. Мы подумали, что классно было бы сделать номер про что-то актуальное. Тем более это очень широкая тема, и в принципе под нее можно было бы любой текст подогнать. Было интересно, как авторы смогут покрутить эту тему и свои ощущения.

Саня: Тем более мы проводили ресерч, и в русском литературном поле тема кринджа не была представлена, о нем не сказано практически ничего. В этом смысле опен колл действительно получился специфическим. Оказалось, что криндж все понимают абсолютно по-разному, поэтому нам еще пришлось поискать подходящие тексты.

Кстати, в предисловии ко второму номеру вы сказали, что процесс отбора текстов сопровождается кринджем. Расскажите про кринджевые ситуации из вашего личного опыта.

Арина: Ридерство — это вообще такая работа, которая невидимая, но очень важная и скрупулезная. Когда я сейчас читаю тексты для «Опыта» [речь про третий номер — прим.], чувствую себя искателем сокровищ на дне океана — это еще и тяжело эмоционально. Много очень личных текстов, в них автор подпускает тебя очень близко к себе. И ты уже погрузилась в эти проблемы, прожила их так, как будто бы уже знаешь этого человека.

Чувствую себя терапевтом, как будто я провожу сессии не вербально, а читая эти тексты. И мне еще нужно что-то решить про этот текст. Это тоже тяжело. Хотя что тебе, это анонимные люди, они через пять минут уйдут из твоей жизни.

Арина и Лиза недавно участвовали в выпуске Дениса Чужого, где рассказали, почему рассказы Маргариты Симоньян не смогут попасть в  «Незнание» (в них действительно есть криндж, но он никак там не осмыслен — Прим. ред.). Я вспоминаю свой опыт знакомства с творчеством Симоньян, и мне кажется, что ее тексты именно стилистически очень кринджовые. А вам в «Незнание» приходили кринджовые в плане языка пассажи, которые тем не менее оказывались невероятно крутыми?

Лиза: К сожалению, это технически невозможно. Не может содержание выпадать, а форма быть офигенной. Вернее, может, но тогда получится очень средний продукт. Чтобы текст был хорошим, должен быть и хороший стиль, и хорошее содержание. И мне кажется, мы столкнулись сейчас с такой проблемой, потому что нам прислали тексты интересные тематически, с интересным опытом, но при этом у авторов не получилось художественно и стилистически это обыграть, придумать композицию, то есть сделать что-то с этим чистым опытом. 

Интервью: Денис Чужой про комедию, телевидение и «Одноклассников»

Автофикшн — основной жанр в журнале. Почему этот жанр приобрел сейчас такую популярность? И вообще, в чем его фишка, ведь многие вообще отрицают автофикшн как самостоятельное явление, мол, он всегда был, и только сейчас ему выдумали название. (Автофикшн — это литературная форма, в которой переплетены реальные факты и вымысел, а главным героем является сам автор — Прим. ред.)

Лиза: Мне кажется, у нас автофикшна столько же, сколько и всего остального. 

Арина: У нас также очень много фикшна и документального во втором номере. Автофикшн сейчас популярен, но я не знаю, насколько эта популярность большая. Это просто такой способ описывать реальность и личный опыт. Он появился во Франции в 70-е, поэтому не сказать, что такое уж новое явление. Наверное, это с Запада идет, потому что там уже лет 10 обсуждают автофикшн. В англоязычном пространстве это слово активно используется. 

На самом деле все зависит от того, как сам автор определяет текст. Может показаться, что какой-то текст — автофикшн, хотя на самом деле это фикшн, поэтому я бы не сказала, что у нас есть такой уклон. Тем более мало кто на самом деле пользуется этим термином. Но опять же, это определение ничего бы не прибавило и не убавило тексту. Мы не смотрим на жанр, мы смотрим на текст.

В детстве люди представляют себя кем угодно, но редко кто хочет cвязать свою жизнь с литературой. Как и когда вы определились с профессией? Насколько вообще то, чем вы занимаетесь сейчас, соответствует вашему призванию, идеальному его образу?

Cаня: У меня лично соответствует, потому что с тех пор, как я поступила в магистратуру в Вышку на «Литературное мастерство» 3 года назад, я стала заниматься всем, что связано с литературой. Сейчас я пишу статьи и обзоры о литературе, пишу прозу. Ну, и занимаюсь журналом. В принципе вся моя жизнь — литература. И меня вполне устраивает это.

Литература для вас — это способ жизни? Или это что-то «профессиональное»? Или вы ощущаете письмо просто как неизбежное занятие?

Саня: Когда я читаю тексты для опен колла — это одно. Когда я пишу о чужих текстах — это другое. Когда я пишу художественную прозу — это третье. Для меня, конечно, в приоритете — писать самой. А все остальное, скорее, ремесло, за которое получаешь небольшие деньги.

Лиза: Я вообще зарабатываю не литературой, я занимаюсь подкастами (Лиза работает над подкастом про секс «Хочу не могу» в студии «Либо/Либо» — Прим. ред.). Что в принципе для меня близко, потому что все это — сфера контента. Но я все еще также много занимаюсь редактурой в широком смысле, журналом и стараюсь сама что-то писать. Меня вполне устраивает. 

Сейчас в принципе меняется отношение к профессии и к работе.

Я не представляю, что когда-нибудь смогу сказать, что я нашла дело своей жизни и буду херачить там до конца своих дней.

Что касается литературы — я себя в принципе считаю текстоцентричным человеком. Чтение — это что-то постоянно присутствующее в жизни.

Арина: А я преподаю творческое письмо и пишу журналистские тексты. Но недавно я впервые написала художественный текст за гонорар. Но я недолго на самом деле публикуюсь. Первый мой рассказ вышел примерно год назад. И вот прошел год, и мне предложили гонорар. Но заниматься только литературой сложно — это почти не приносит денег, и, наверное, моя мечта — двигаться дальше в литературной карьере. Кажется, потолок близок, потому что в России не такая большая инфраструктура, не так много институций, и твое максимальное развитие далеко не такое, как на Западе, где платят довольно большие гонорары, на которые можно жить.

Но я надеюсь, это все будет постепенно меняться, и я буду что-то делать, чтобы это постепенно менялось. Я мечтаю, чтобы журнал стал самозанятостью и приносил какие-то деньги. Это была бы моя идеальная жизнь. (Смеется)

Презентация журнала «Незнание». Фото: Марина Козинаки

Недавно вы запустили спецпроект, в котором предлагаете свои редакторские услуги, экспертизу и коучинг. (Арина предлагала мотивировать людей за деньги, а Саня — оценить текст со стороны — Прим. ред.)

Арина: Мы его прекратили, потому что стали заниматься третьим номером, и на самом деле он не имел такого большого успеха. По-моему, к нам обратилось всего несколько человек.

Саня: Один! Девочка, с которой я до сих пор занимаюсь.

Арина: Но это уже результат! Всего написало где-то три человека и один дошел до ментора. Пока этого достаточно. Может, мы еще что-нибудь такое придумаем.

Лиза: В принципе, мне кажется, к нам можно обращаться с предложениями на почту, если кто-то скучает по этому спецпроекту. Мы открыты для общения.

Арина: Плюс мы еще делаем подкаст и ведем Patreon. Там мы тоже занимаемся подобными вещами. Я это к тому, что, может, пока и не надо еще один спецпроект. У нас параллельно есть личная жизнь и работа, поэтому, возможно, это была и не очень хорошая идея, и мы переоценили свои силы, но один человек к нам пришел. 

Анти-канселинг Лизы вызывал много обсуждений в интернете. Программа представляет из себя проверку текста заказчика на сексизм, расизм, эйджизм, эйблизм.  Большая часть комментариев негативная. Например, что «люди, которые зарабатывают на этом кровососущие паразиты на теле любой индустрии. Они зачастую пытаются оправдать свою бесполезную вышку gender studies и проталкивают/навязывают фем/левую повестку«. Расскажи, как продавать анти-канселинг, находясь в дискурсе нетерпимости и агрессии?

Лиза: Как можно заметить — никак. (Смеется) Мне просто кажется, что этот проект, эта спецуслуга вышла во внешний интернет, где люди не очень знакомы с нами, с сайтом, и вырванное из контекста может быть интерпретировано не лучшим образом, особенно учитывая, что некоторых людей прямо триггерят слова типа «сексизм» и «нацизм» и так далее. 

Арина: Надо всегда быть к такому готовым. 

Саня: У многих просто был еще супертриггер, что мы берем за это деньги. Ну да, это услуга, мы берем за это деньги. Просто надо было еще приноровиться к этому способу мышления — гиперсерьезному, что люди не считали ни одной иронии, шутки.

Лиза: Забавно, люди, которые говорят, будто это ограничивает свободу автора либо творческие свободы, почему-то выступают против свободы капиталистической.

Арина: Меня триггернул не хейт, а то, о чем сказала Саня. С тех пор я стала думать, как привлечь внимание к проблеме оплаты редакторского, ридерского, авторского труда. В России почти нет литературных агентств и других институтов, и это отдельная проблема. Меня очень задело, что со стороны литературного сообщества тоже было непонимание, мол, ой, вы что, еще и берете деньги за это? Как будто бы это проблема даже не замалчивается, а игнорируется, и люди реально не понимают, что ты хочешь за это какие-то 400 рублей. Ну, типа 400 рублей — это очень мало за такую работу! (Смеется) 

Меня поразило, что даже литературное сообщество вас не поддержало, потому что, как правило, и писатели, и литераторы, и редакторы часто вынуждены работать в нескольких местах, чтобы обеспечивать себя.

Арина: Ну да, потому что так было еще в Советском Союзе, и это сейчас так продолжается, что у толстых журналов, наверное, действительно нет денег, и автор не получал гонорар, потому что сам факт, что ты получаешь площадку для высказывания своих мыслей и идей — это уже круто. Это продолжается как традиция, хотя мы живем уже в другом мире, в капитализме, но ничего не меняется. То есть меняется, но не со старыми институциями типа толстых журналов, а площадками вроде Storytel или Bookmate. Это мое предположение.

Саня и Лиза на презентации журнала «Незнание». Фото: Марина Козинаки

Напоследок посоветуйте что-нибудь полезное людям, которые хотят создать свое издание. 

Саня: Надо быть готовым к тому, что ты будешь делать все на энтузиазме. Денег у тебя не будет, на первых порах по крайней мере. Плюс надо четко понимать, зачем ты это делаешь: что-то должно оставаться твоей неизменной мотивацией. Понимать, что ты хочешь привнести в литературное поле.

Лиза: Я бы может посоветовала внимательно выбирать людей, с которыми будешь работать. У нас много обсуждений, что хорошо, что плохо, как все должно выглядеть. Важно, чтобы было взаимопонимание или же очень бережная коммуникация. Без этого все развалится. 

Арина: Ну да, и я бы посоветовала не бояться хейта и вообще ничего не бояться, потому что нельзя всем нравиться и делать что-то универсальное. Мне кажется, круто делать что-то для определенной аудитории. Но надо смириться с тем, что невозможно всем угодить, и всегда найдутся люди, которые будут критиковать, игнорировать или просто не поддерживать, но это Ok. Уже столько всего существует в интернете, что для каждого проекта найдется своя аудитория.

Возможно, вас еще заинтересует: